К 150-летию со дня рождения Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского

8 апреля 1870 года – 150 лет тому назад – родился Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский (В.П.). Его, как и его отца, сенатора и члена Госсовета Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского (П.П.), можно смело поставить в первый ряд выдающихся отечественных географов.

И отец, и сын присягнули географии еще в самом нежном возрасте: первый – играя в «географическое лото», а второй – стоя в детской кроватке и впитывая глазами карту полушарий Ильина. Вместе с тем оба манифестируют собой два принципиально разных этапа развития российской географии в целом, а заодно и Российского географического общества (РГО).

П.П. вполне обессмертил себя и вне географии, а именно активным участием в реформах Александра II по освобождению крестьян и выводом российской статистики на мировой уровень c проведением первой переписи населения в 1897 г. Обессмертил себя и в своих детях, научные интересы которых – а все пятеро ученые – восходят к его инициациям: Дмитрий – статистик, Андрей – зоолог, энтомолог и переводчик Горация, Вениамин – наш герой, Ольга – этнограф и художница, Измаил – метеоролог.

В географии же П.П. – один из ярких представителей «второй волны» эпохи Великих географических открытий, когда, после первой волны (XIV–XVII вв.), собственно белых пятен на Земле уже не оставалось (почти!), а вот открытых, но плохо изученных и недостаточно хорошо закартированных – с пол-Земли и больше. В ситуации перманентной борьбы метрополий за расширение сталкивающихся периферий своих империй географические экспедиции – казалось бы: банальные вылазки в красивые места за новыми знаниями! – становились своего рода «мягкой силой», не водружающей флаги, но обживавшей земли.

Это придавало таким путешествиям, как семеновское на Тян-Шан в 1856–1857 гг., пряный геополитический привкус и делало их чрезвычайно приветствуемыми не только наукой, но и короной. И десяти лет не прошло после начала той экспедиции, как значительная часть киргизского Тян-Шана (современный Тянь-Шань) была благосклонно и благополучно принята под российский скипетр. И недаром, спустя пол-века, в ноябре 1906 г., Романов, последний российский монарх, нарастил фамилию Семенов на «-Тян-Шанский», а не, скажем, на «-Мураевенский», хотя Мураевенской волости Рязанской губернии у тамошнего экс-помещика Семенова посвящено куда как более глубокое исследование. Как недаром и то, что П.П. всю жизнь интересовался колонизационной политикой России, писал о ней, радовался ее успехам и искренне переживал неудачи. В этом смысле ему очень повезло со смертью в феврале 1914 г.: она избавила его от бремени лицезреть вереницу событий, состоящих из поражений Первой мировой, отречения царя и обеих российских революций 1917 года.

Патриотом Российской империи был и В.П. – и не просто патриотом, но и методологом! В 1915 г. он опубликовал в «Известиях Императорского РГО» превосходную статью «О могущественном территориальном владении применительно к России» – о типологии империй с точки зрения их пространственных структур и о преимуществах российского типа «от моря до моря». Обобщающе-теоретический характер этой статьи – и есть тот определяющий маркер нового этапа в истории российской географии, с которым ассоциируется уже Семенов-сын: на смену эмпирическим штудиям и отчетам (но и не отменяя их!), пришли попытки полимасштабного обобщения и осмысления эмпирики, ее классификации и синтезирования вплоть до построения методических и теоретических конструктов.

Колоссальное впечатление на географию и на географов оказала книга Д.И. Менделеева «К познанию России» (1906), в том числе и применением первых количественных методов, а именно центрографии. Сам же В.П. выступил с прорывной для того времени монографией «Город и деревня в Европейской России» (1910), где впервые сформулировал постулаты того, что сегодня называется геоурбанистикой, а также обозначил новаторские принципы дазиметрических карт. С превращением российской географии в научную дисциплину мейнстрим теоретизации постепенно обживался и в повестке научных заседаний РГО, все более и более оттесняя отчеты об экспедициях.

В 1913 г. В.П. выдвинул концепцию так называемого «Круга географии» – революционной модели, соединявшей в единое целое весь разношерстный понятийный аппарат. Круг этот, по словам В.П., был призван сыграть в географической систематике такую же роль, что и таблица периодических элементов Д.И. Менделеева в химии. В 1940 или 1941 г. он нарисовал проект того надгробия, которое хотел бы видеть на своей могиле[1]. Это натуральный финский валун, на заполированной части которого вместе с именами самого В.П. и его жены[2] был бы выбит… «Круг географии»!

Для самого В.П. «Круг» стал краеугольным камнем научных воззрений и занятий на всю отпущенную ему жизнь. Венцами этих занятий после революции стали основанный им Центральный географический музей в Ленинграде (1919–1941) и теоретические монографии: «Район и страна» (1919, вышла в 1928) и «Географические законы. Опыт высшей географии» (1939, не вышла). И за музей, и за свое антропогеографическое учение он получил не благодарность, а травлю и вынужденный уход из музея в 1936 году. Впрочем, никаким иным, более серьезным репрессиям В.П. не подвергался.

Освобождение от забот, связанных с ЦГМ, вернуло В.П. за письменный стол. В это время он пишет «Географические законы» (1939, не опубликован). Крайне интересен цельный набросок «О выпадающих отделах при принятой системе деления географии на математическую, физическую, экономическую и политическую»[3], датированный 21 апреля 1937 года. Отметив реструктуризацию как РГО, так и самой географии, он видит проблему в выпадении из этой систематики географии населения.

До конца жизни В.П. оставался в душе человеком эпохи своего отца – консерватором, сердившимся на новое правописание, верившим в общину и не верившим в столыпинские реформы. Оставался и империофилом: искренне, неконъюнктурно приветствовал советские аннексии 1940 года и войну с Финляндией, воспринимая все это как некий естественный возврат России – пусть и под псевдонимом СССР – к своим дореволюционным «берегам».

Не догадываясь о преступном корне этих событий (пакте Молотова-Риббентропа и секретном протоколе), он не учуял в них завязь грядущей беды – войны, которой был заправлен этот ядовитый пакт. Беда же, докатив с разных сторон до Ленинграда, обернулась блокадой, унесшей, наряду с миллионом других питерцев, и его жизнь.

Последнюю, 18-ю, главу своих мемуаров «То, что прошло…», В.П. писал в январе 1942 года и назвал ее так: «Всемирная война: 1941-194…»[4].

Самыми последними словами мемуаров В.П. были: «Во время немецкой осады в Ленинграде скончались при сильнейших морозах, немилосердно уничтожавших и немцев, такие массы народа, что не успевали хоронить и вначале складывали штабелями покойников. Вот что значит вовремя не эвакуировать население. Тотчас после похорон брата Измаила несчастья стали прилагаться и непосредственно к моему лицу[5]. Так…»

А что именно «так» – не узнать: это последняя запись в воспоминаниях В.П.

Он скончался от дистрофии 10 февраля 1942 г.[6] Старший сын сколотил из отцовского письменного стола гроб и похоронил отца на Богословском кладбище на Выборгской стороне. Эскиз валуна с «Кругом географии» решительно не пригодился!..

Как бы то ни было, но В.П. Семенов-Тян-Шанский, как и его отец, – национальное российское достояние и гордость, и то, что ни страна, ни профессиональное географическое сообщество достойно не отметило этот юбилей – конференциями или изданиями, – огорчительно.

Павел Полян

Благодарю Фонд наследия П.П. Семенова-Тян-Шанского за предоставленные иллюстрации и другую помощь.